«24 сентября лошадь извозчика Афанасия Захарова, проезжавшая по проезду Никитского бульвара, испугалась автомобиля, бросилась в сторону, опрокинула пролетку и помчалась к Никитским Воротам. Стоявший здесь околоточный надзиратель бросился к лошади, поймал ее за вожжи, но был сшиблен с ног, лошадь же, запутавшись в упряжи, упала. Околоточный надзиратель получил значительные ушибы, так же как и Захаров. Это, кажется, первый в Москве автомобильный инцидент». (Журнал «Циклист», сентябрь 1900 года).
Дворник в роли автоинспектора
На рубеже ХХ века в Москву пришла эпоха «моторов». И хотя тарахтящие, чихающие едким дымом «керосинки» поначалу были в Первопрестольной большой редкостью, однако дорожно-транспортные происшествия с их участием очень скоро стали попадать на страницы полицейских протоколов и газетных хроник.
Давать волю шустрым «самодвижущимся экипажам» никто не собирался. В правилах движения для них, составленных Министерством путей сообщения, было указано, что «мотор» при встрече с конным экипажем должен — ради лошадиного спокойствия — сворачивать на самую обочину шоссе. Московские власти учинили еще большие строгости. Автомобилям было разрешено «мчаться» по Белокаменной с максимальной скоростью, равной 12 верстам в час! Кроме всего прочего, нашим прадедушкам — водителям машин даже самое мелкое нарушение установленных правил грозило арестом! Сто лет назад составители Устава о наказаниях вполне резонно рассудили, что простой денежный штраф для автомобилиста не даст «воспитательного эффекта»: ведь владельцы «моторов» — люди богатые, а потому если кто-то из них нарушил установленный порядок поведения на улице, пусть посидит несколько суток в кутузке!
Все увеличивающееся количество «транспортных единиц» привело к возникновению грандиозных «пробок» на главных площадях и перекрестках города. Проблема эта наметилась еще в дореволюционное время, но окончательно «созрела» при Советской власти. Декретом Совнаркома «Об автодвижении по городу Москве и ее окрестностям», который подписал в 1920 году лично Владимир Ильич, на сотрудников рабоче-крестьянской милиции были возложены помимо борьбы с бандитами, ворами, хулиганами еще и обязанности следить за движением на улицах.
Пару лет спустя, в ноябре 1922-го, свершилось эпохальное событие: в руках у «прадедов» нынешних гаишников появилась специальная палочка. По этому поводу была опубликована «Инструкция постовому милиционеру о порядке пользования жезлом». Из нее, в частности, следует, что предшественники нынешних полосатых «указальщиков» имели несколько иной вид: «...В целях правильного урегулирования уличного движения всем постовым милиционерам вручаются жезлы длиной около 11 вершков красного цвета с желтой рукояткой...»
Впрочем, спецы из сформированного в 1925 году Отдела по регулированию уличного движения быстро убедились, что на самых оживленных перекрестках Первопрестольной с одним лишь жезлом порядок навести трудно. Требовался какой-то более внушительный сигнальный элемент, который было бы лучше видно водителям. В 1927 году на перекрестке Кузнецкого Моста и Петровки состоялся дебют «механического регулировщика движения». Посреди проезжей части стоял на переносной подставке полосатый столб трехметровой высоты с прикрепленными наверху крыльями-указателями — как у железнодорожного семафора. Дежурный милиционер поворотом рукоятки менял их положение, давая тем самым запрещающий или разрешающий сигнал потокам автомобилей и повозок: красота, простота!.. Времена тогда были вообще простые. Скажем, если постовому требовалось отлучиться с перекрестка (например, чтобы разобраться в очередном ДТП), он, согласно инструкции, вполне мог доверить манипулирование уличным семафором... дворнику из любого ближайшего дома! Тот отставлял в сторону метлу и — гордый собственным величием — сосредоточенно ворочал механическими «руками», направляя движение на перекрестке.
Впрочем, век этого «чуда техники» оказался недолог. Уже в декабре 1930 года на том же самом пересечении Петровки с Кузнецким Мостом москвичи могли любоваться «электрическим постовым» — жестяной коробкой, мигающей поочередно тремя разноцветными фонарями. Назывался сей агрегат светофором. Понадобилось время, чтобы пешеходы и водители «назубок» выучили азбуку цветовых сигналов. Эту премудрость поначалу активно растолковывали в газетных публикациях, в школьных учебниках, на специальных плакатах, которые вывешивали на стенах домов, в учреждениях, на фабриках...
Куда прешь, лошадь?
Хаотичность движения на улицах Первопрестольной создавала немало проблем еще задолго до появления «моторов». Попытки хоть как-то упорядочить этот «броуновский процесс» делались неоднократно. Царь Алексей Михайлович, например, решил позаботиться о том, чтобы поблизости от его кремлевской резиденции не возникало «пробок», и подписал в апреле 1670 года указ, запрещающий въезжать на лошадях в Кремль. (Правда, бояр и прочих тогдашних «VIP-персон» эти ограничения не касались.) А при Петре Великом в начале ХVIII века было предписано конным экипажам и всадникам придерживаться правой стороны дороги.
Дочка царя-реформатора императрица Елизавета весной 1742-го впервые приняла меры к ограничению скорости движения «лошадиного транспорта» в Златоглавой. «Ее Императорскому Величеству известно учинилося, что в Москве на лошадях ездят весьма скоро, оттого попадающихся навстречу людей не токмо бьют верховые плетьми, но и лошадями топчут безо всякого сожаления и скверно бранятся...» Далее в указе государыни следовало категорическое запрещение «скакать по Москве на резвых лошадях».
Собственную инициативу проявляли иногда и «региональные власти». Скажем, в самом начале ХIХ века московский генерал-губернатор Гудович прославился как яростный гонитель троек. Вельможный граф взял да и запретил богачам ездить по городу на лихих трехконных экипажах. Чтобы избежать наказаний за подобный «криминал», кучеру теперь приходилось прямо у столичной заставы выпрягать одну из лошадок и привязывать ее сзади повозки.
В конце позапрошлого века были введены для московских извозчиков новые жестянки-номера, обязательно вывешиваемые на экипажах. По этой причине столичный полицмейстер добавил ко всем прочим проблемам уличного движения еще одну: извозчикам велели в обязательном порядке — под угрозой крупного штрафа — совершать полный объезд любого стража порядка, дежурящего на перекрестке (этакий своеобразный круг почета!).
Подобную процедуру хитроумное полицейское начальство специально придумало ради того, чтобы городовые могли легче разглядеть номер всякого проезжающего мимо них «ваньки». Однако авторы нового правила не учли чрезмерного усердия московских «водителей кобыл», желающих всячески угодить представителям власти. Репортеры газет с ехидством замечали, что извозчики сплошь и рядом норовят объехать даже вокруг городового, стоящего на тротуаре: экипажи резво сворачивают ради этого с проезжей части на пешеходную дорожку, распугивая прохожих.
По велосипедисту тюрьма плачет
Ситуация на московских улицах еще более усложнилась после того, как в дополнение к «ветхозаветному» гужевому транспорту появилось новое средство передвижения — велосипед. Циклисты носились по мостовым с возмутительной быстротой. Непривычные к подобному чуду техники пешеходы пугались, дворники норовили ради эксперимента сунуть палку от метлы в колеса, лошади шарахались в сторону, ломая оглобли и опрокидывая повозки...
Пришлось столичной Думе издавать особые правила о порядке езды по Москве на велосипедах. Лихачей-«самокатчиков» взяли в оборот: каждый владелец бицикла должен был получить регистрационный номер и специальное свидетельство в умелой езде (для этого во дворе городской управы регулярно проводились экзамены по вождению двухколесных машин), на велосипеде полагалось непременно иметь фонарь и звонок, чтобы сигналить при приближении к каждому перекрестку. Кроме того, большая часть центральных улиц была закрыта для проезда циклистов с 7 утра до 9 вечера. При встрече с конным экипажем велосипедист должен был резко сбавить ход, а в случае если лошадь начинала проявлять признаки беспокойства, и вовсе остановиться и следовать мимо упряжки пешком.
За строгим соблюдением этих драконовских правил рьяно следила полиция. Пойманных нарушителей ожидала неминуемая встреча с мировым судьей. Вот, скажем, в ноябре 1899 года околоточный надзиратель и постовой городовой задержали на Тверской велосипедиста, который мчался, не подавая звуковых сигналов на перекрестках. По этому поводу составили протокол, и судья после короткого расследования инцидента приговорил циклиста к штрафу 15 рублей «с заменой в случае несостоятельности арестом на 3 дня». Иногда дело доходило до казусов. Первого июня 1897 года полицейский пристав задержал некоего П.Л. Смирнова, ехавшего вопреки принятым правилам по левой стороне Сокольнического шоссе. Однако на разбирательство к мировому судье нарушитель не явился: выяснилось, что повестку по ошибке отправили его однофамильцу, известному водочному фабриканту Смирнову.
«Посторожите яму, пожалуйста!»
Еще в 1879 году в Москве местные власти издали специальное «Постановление о мерах безопасности и порядке при движении по улицам». С тех пор подобного рода «литературные произведения» появлялись неоднократно. Менялись времена, менялись и правила дорожного движения. Некоторые пункты в них только лишний раз подчеркивают специфику каждого исторического момента. Вот, например, несколько любопытных фрагментов из «Правил...», утвержденных Президиумом Московского совета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов в марте 1927 года: «Лица, управляющие экипажами, обязаны уступать дорогу: а) пожарным командам, б) санитарным экипажам, в) партиям арестованных,... д) воинским частям... Воспрещается движение по городу экипажам механического транспорта, приводимых в движение пропеллером (то есть аэросаням. — Авт.) Движение грузовых конных подвод, а также танков, тракторов... общим весом более 15 тонн по всем мостам допускается только с особого разрешения от Москоммунхоза... В случае обнаружения порчи дороги шофер автобуса обязан, отъехав от поврежденного места метров 6, остановить автобус и послать кондуктора предупредить следующий автобус о том, чтобы обойти поврежденное место. Лишь после прихода второго автобуса первый может отправиться в путь, а шофер второго автобуса остается на месте, чтобы предупредить следующий за ним...»
Особенно восхищают формулировки, помещенные составителями этого нормативного документа в раздел «Руководство для шоферов»: «...Во время движения машины воспрещается: разговаривать, курить, пить, есть, кланяться кому-либо, снимая головной убор. В обращении с публикой и между собою шоферы обязаны сохранять спокойствие, вежливость, не допускать бранных слов...»
Очень мило! Так и видится какой-нибудь нынешний «водила», который с ласковой улыбкой говорит только что подрезавшему его на дороге «чайнику»: «Ай-яй-яй! Разве так можно, дружище?! В следующий раз будь поаккуратней!» И вежливо кланяется на прощание. Не снимая головного убора.
* * *
Времена дорожной экзотики миновали. Однако ситуация на московских мостовых даже с появлением самых современных средств для контроля и управления транспортными потоками практически не улучшилась.
«В Москве уличное движение происходит при совершенно исключительных условиях. Этих условий нет нигде, ни в каком другом городе... В Москве обыватель всегда чувствует себя в известной опасности: некультурность извозчиков... и полная невозможность их обуздания... делают московские улицы местом очень опасным». Если заменить слово «извозчик» словом «водитель», то и сейчас, в начале ХХI века, вполне актуально выглядит эта заметка, опубликованная в «Московском листке» осенью далекого 1903 года...